О новой жизни своего фонда, знакомстве с Гиркиным и Бородаем и других событиях последнего года Малофеев рассказал в интервью «Ведомостям».

— Недавно вас внесли в санкционный список ЕС. Что-то в вашей жизни поменялось после этого?

— Особых изменений я не почувствовал. Пожалуй, единственное для меня существенное ограничение — это отдых. Раньше я каждый год катался на лыжах в Альпах. А недавно со мной произошла забавная история: я должен был быть шафером на свадьбе у моего друга, но из-за санкций не я поехал к ним, а греческая свадьба приехала ко мне. В итоге все 90 человек разместились в гостинице «Царьград» — и все были счастливы.

Французские друзья

— О вашем фонде «Маршал капитал» давно ничего не было слышно. По слухам, весь этот год фонд готовился к сделке, у вас произошло некое объединение. Расскажите, о чем идет речь.

— В данный момент команда «Маршала» начинает совместную работу с командой французского фонда CFG Capital Пьера Луврье. Луврье и команде «Маршала» теперь будут принадлежать акции в управляющей компании. CFG — это непубличный фонд, инвестирует исключительно частные средства, которые в основном управляются Пьером Луврье. У CFG уже были инвестиции в Россию. Некоторые из них уже закрыты. Пьера Луврье я считаю талантливым инвестором, бизнесменом и человеком, безусловно, смелым. Потому что в данный момент, когда [российский] рынок стремится упасть все ниже и ниже, иметь смелость заявлять, что он решил сюда инвестировать, на мой взгляд, достойно уважения.

— А какова будет ваша роль в компании?

— Собственно говоря, для меня лично ничего не поменялось. Я ушел от активных занятий бизнесом еще год назад, передав активы «Маршала» в управление [его] команде. Теперь я limited partner. В новом фонде я могу быть соинвестором. Также я войду в экспертный совет фонда, который возглавит известный французский общественный деятель, пока не могу назвать его имя. Мы надеемся, что он поможет фонду принимать правильные решения.

— А доли у вас в этом фонде не будет?

— У меня нет ни одной акции в управляющей компании. Управляющая компания полностью принадлежит Пьеру и менеджменту.

— Получается, вы ее продали?

— Не совсем. Мы объединили кадровые ресурсы и фактически создали новый фонд. Вы же понимаете, как работают фонды. Они получают процент от управления активами (1-2%) и процент от прибыли от реализации активов, в которые вкладываются (в среднем это 10%). Остальное идет инвестору. Я готов расстаться с определенной комиссией в пользу менеджмента, который помогает мне управлять моими активами.

— Каков общий объем вновь созданного фонда?

— 2 млрд евро составят средства CFG. Я также вложу весьма существенную часть.

— А почему вы решили отойти от дел?

— Я уже работал управляющим, управление как процесс мне неинтересно. Я себя воспринимаю как инвестора.

— А как-то поменяется профиль фонда — во что вы будете инвестировать?

— Инвестиционная стратегия CFG Capital останется неизменной, фонд будет независимо инвестировать свои средства. Что касается моих инвестиций, это будут в основном технологические проекты. Что конкретно — телеком или интернет — сейчас сказать не могу. Скоро сами всё увидите. Философия CFG заключается в том, что они инвестируют в те проекты, которые позволяют извлекать синергию. То есть технологически они ни в чем не нуждаются, им не хватает только хорошей финансовой экспертизы. Мы считаем, что сейчас — на фоне закрытия западных кредитных рынков для заемщиков из России — наши инвестиции могут понадобиться многим.

— Как вы вообще познакомились с Луврье и откуда знаете CFG?

— Мы достаточно давно знаем друг друга, рынок private equity довольно узкий. А сотрудничать решили именно потому, что CFG захотели инвестировать в Россию в такой момент.

— Ваших партнеров не смущает, что Россия находится под санкциями?

— CFG Capital присматривался к российскому рынку четыре года, и в итоге Пьер Луврье принял решение о долгосрочных инвестициях в Россию. Команда CFG верит в будущее России и в руководство страны. Поэтому санкции никак не повлияли на инвестиционную стратегию фонда.

— Но ведь ваших партнеров могут как-то наказать за сотрудничество с вами. Вас это не беспокоит?

— В европейских [санкционных] правилах прописано, что могут делать западные партнеры в России. Мы не нарушаем никаких запретов. И к тому же Европа пока не стала Америкой, где наказывают за взгляды. То, что они с нами работают и нам симпатизируют, им не навредит. Пьер Луврье также лично поддерживает наши благотворительные проекты. Наши взгляды на сложившуюся геополитическую ситуацию полностью совпадают. Согласно нашим договоренностям CFG Capital сохраняет полную независимость как инвестор и может распоряжаться средствами по своему усмотрению.

Наследство «Маршала»

— Одним из активов «Маршала» был и остается один из крупных строительных подрядчиков «Ростелекома» — «Союз-телефонстрой». Что сейчас происходит с компанией? И что будет с ней после объединения «Маршала» с CFG?

— «Союз-телефонстрой» попал в непростую ситуацию. Компания обслуживает кредит Сбербанкапод 13% годовых и фактически сама кредитует «Ростелеком» под 0%.

— Это как?

— Согласно контракту «Ростелеком» должен оплачивать работы через 90 дней после принятия акта. Сейчас же общий объем задолженности «Ростелекома» перед компанией — 718млн руб., почти год строительство кредитуется «Союз-телефонстроем». При маржинальности стройки в 8% чистая доходность работы компании — минус 5%.

— Как будете решать этот вопрос?

— Пробуем договориться со Сбербанком о реструктурировании долга и одновременно с «Ростелекомом» о выплатах.

— А в суд почему не хотите подавать?

— Я был в совете директоров оператора и могу сказать, что разбирательства в суде — не самый эффективный способ решения вопросов. Но нам бы, конечно, хотелось изменить ситуацию. «Союз-телефонстрою» более 70 лет, в компании работает 3000 сотрудников. Мы не можем допустить ее краха.

— Но другие заказчики у вас есть?

— Разумеется. ТТК, сети которой обеспечивают безопасность и надежность работы РЖД, РТРС, вышки которой доставляют телесигнал до каждого дома России. Кроме этого «Мегафон», «Билайн», Tele2, МТС, «Автодор», «Воентелеком». Но «Ростелеком» по-прежнему формирует существенную долю портфеля.

— «Маршал» владеет и другим бизнесом, который недавно стал партнером «Ростелекома». Это компания «Орфограф»…

— Да, очень перспективный бизнес. Эта компания разрабатывает интерактивные учебники. Как владелец гимназии, могу сказать, что спрос на такие вещи будет расти с каждым годом. Мы работаем практически со всеми издательствами и рассматриваем «Ростелеком» как перспективного партнера в части телекоммуникационного обеспечения.

— Вы обе компании будете передавать в новый фонд?

— Планируется, что все активы «Маршала» в течение года перейдут под управление CFG Marshall, в том числе «Орфограф» и «Союз-телефонстрой». Но ситуация с последним такова, что мы не можем его передать до решения вопросов с долгом.

— У вас также до недавнего времени был пакет в системном интеграторе «Энвижн групп», но вы его продали. После продажи вам достались деньги и акции АФК «Система». Сейчас этот пакет также находится у вас?

— Мне принадлежал очень маленький пакет акций, который нельзя было назвать private equity. Вместе с другими моими ликвидными акциями он находился в управлении у компании, занимающейся моими биржевыми акциями. Насколько мне известно, акций «Системы» у меня больше нет.

— То есть вас не беспокоит уже судьба компании? Что с Евтушенковым, например, происходит.

— Беспокоит, но уже не как акционера.

— И что думаете?

— Надеюсь, что следствие будет вестись объективно.

— Вот все говорили о некоей команде «Маршала», которая контролировала «Ростелеком» на протяжении трех лет. И говорили, что от этого влияния надо бы избавляться. Но вам не кажется, что, по сути, актив сейчас опять находится под влиянием, но уже другой группы?

— Не нужно строить конспирологические теории о том, чья невидимая рука управляет компанией. Сергей Калугин работает генеральным директором компании по контракту с советом директоров, большинство в котором назначено государством. Так же как в свое время Александр Провоторов (сейчас замгендиректора в Tele2. — «Ведомости»). Да, в какой-то мере он связан со своим предыдущим работодателем, но делать из этого выводы о том, что кто-то на что-то влияет, я бы не стал.

Инвестировал в зрелища

— Вы упомянули «Царьград» — исторический парк, аналог Puy du Fou. Расскажите об этом проекте.

— Я строю совместно с французскими партнерами два исторических парка — их идея в том, чтобы интересно рассказать людям об истории, сделать учебник под открытым небом. Один в Подмосковье — в Пущине, второй в Крыму. Оба проекта называются «Царьград». Подмосковный парк будет посвящен русской истории. Общий объем инвестиций в него — 22 млрд руб. Он будет строиться в течение 10 лет. Мы рассчитываем, что первая очередь строительства обойдется нам в 100 млн евро и будет закрыта уже летом 2017 г. Полтора года мы будем заниматься проектированием и дизайном, и полтора года — вести строительство. Речь идет о строительстве трех площадок для трех спектаклей. Пока тема спектаклей держится в секрете, но мы хотим сделать достойное шоу мирового уровня.

Мы подписали соглашение с правительством Московской области: область будет помогать нам в инфраструктурных вопросах — коммуникациях, налогах, обустройстве дорог. Мы ведем переговоры с РЖД о возможности пустить до парка специальный поезд. В Крыму будет парк, посвященный истории Византии. Крым — это единственное место на карте родины, где Византия была. Поэтому там парк будет посвящен более древней истории. Но на самом деле оба наших проекта дополняют друг друга, так как иллюстрируют преемственность традиций православного царства от Византии к Руси. Надеемся, что крымский парк будет готов уже к концу 2017 г. Нам для этого нужно определиться с местом его размещения.

— Парк — ваша личная инвестиция или фонда?

— Инвестировать будет специально созданный для этих целей фонд, в котором я буду одним из ключевых соинвесторов. Ко мне уже обратились любители истории, которые также хотят вложить в этот проект свои средства. Для меня важно, чтобы инвесторы были энтузиастами, для которых этот проект был бы не только коммерческим, но и социальным. Мне важно, чтобы они это делали для души. Иначе ты просто не сможешь сидеть и восемь лет ждать окупаемости.

— Но при этом управлением парков вы будете заниматься лично?

— Управлять парками будет команда, подготовленная специалистами Puy du Fou. Для меня это очень важный проект, которому я уделяю много времени, так же как и Фонду святителя Василия Великого.

Крымские приключения

— О вашем Фонде святителя Василия Великого и о вас лично в последнее время как-то очень часто говорят в связи с событиями на Украине и в Крыму. Часто говорят, что монархист Малофеев сыграл особую роль в присоединении Крыма. Как так вышло? В какой момент вы озаботились судьбой братского народа?

— Это произошло случайно. Хотя для христиан случайностей не бывает. На все воля Божья. После визита в Москву и Киев мы собирались лететь с Дарами Волхвов в Симферополь. Но в городе был ледяной шторм, аэропорт не принимал. И мы сели в Бельбеке. Так Дары Волхвов оказались в Севастополе, поклониться им пришли 100 000 человек. И как мне сказал тогда священник, все эти 100 000 молились о том, чтобы Севастополь стал русским. Так я и оказался в гуще событий.

— Когда это было?

— В конце января.

— Но основные крымские события начались чуть позже…

— Правильно. Но жить в Крыму было невозможно уже тогда. Власти никакой не было. Какие-то люди ходили и захватывали областные администрации по разным регионам Украины. Крымчане чувствовали беспокойство за свою судьбу и за физическую безопасность. Делились со мной своими страхами, просили помочь.

— Кто-то с вами из местных властей уже тогда обсуждал возможность присоединения Крыма к России?

— Я не политик.

— Я понимаю. Но может быть, кто-то делился соображениями на этот счет.

— Все говорили об этом. Об этом говорил [Сергей] Аксенов, [Владимир] Константинов — все те, кого вы сейчас видите во главе Крыма. Все они хотели присоединения к России и стабильности.

— Идея сбора средств для Крыма появилась уже тогда или позже?

— Она появилась, когда Алексей Чалый объявил о благотворительном счете «35-й береговой батареи» для помощи осадному Севастополю. У них не было опыта сбора средств, и мы в первый же день предложили свою помощь. Фонд достаточно быстро собрал несколько десятков миллионов рублей, которые тут же перевел администрации. Но у них счет был в украинском банке, и эти деньги там заморозили, и по сию пору они не разморожены.

— То есть эти деньги фактически потерялись?

— Фактически они были украдены.

— А откуда изначально взялись эти миллионы?

— Частично это были пожертвования обычных граждан, которые откликнулись на наш призыв. Но основную часть составляли крупные пожертвования друзей фонда. Потому и собрали достаточно большую сумму так быстро. Мы боялись, что Киев будет отключать от источников жизнеобеспечения другие города. И больше всего боялись за больницы, которые могли отключить от электричества, за детей, за тяжелобольных. На это мы и собирали средства, но, к сожалению, они так и не нашли своего адресата.

— Журналист Олег Кашин в одном из своих материалов упоминал о том, что вы перечислили $1 млн Алексею Чалому из личных средств. Это вот эти деньги имеются в виду?

— Я не знаю, что имел в виду Кашин. Но среди тех средств, которые были заморожены, были и мои личные деньги тоже.

Почему монархия лучше демократии

— А вот то, что вы монархист и мечтаете о возвращении царской России, — это правда?

— Я действительно монархист. Мои взгляды сформировались еще в 16 лет и с тех пор не менялись. Я не верю в демократию. По образованию я юрист-государствовед и хорошо знаю, что это. В древних Афинах или Новгороде, когда собирались 100 человек и они все друг друга знали и выбирали лидера, — это была демократия. Демократия же в современном виде — это шоу-бизнес. Когда несколько сотен миллионов голосуют за того, кого они видели только по телевизору, фактически ничего об этом человеке не зная, — это не вопрос выбора. Это вопрос того, как ты продашь тот или иной товар по телевизору. По этой причине я просто не верю в эту формулу государственного устройства и в ней не участвую как активный избиратель.

Что касается монархии — это единственная установленная Богом форма правления, которая существует в мире тысячелетиями. Французский философ Жан Боден еще в XVI в. говорил, что есть полное основание удивляться тому, как это вышло, что две или три республики среди сотен остальных смогли прожить несколько столетий. Монархия же и сейчас процветает в таких влиятельных странах, как Англия, Саудовская Аравия, Япония. Придет время, когда мы будем говорить о монархии как о действующей системе правления, а не о субъекте истории.

— Ну а в России возможно возвращение такой формы правления?

— Конечно. Вся логика развития русской истории исходит из того, что народ верит, что им руководит избранник Божий, а не народный (потому что народ в своих предпочтениях бывает неосторожен). Необходимое условие для возрождения монархии в России в XXI в. — то же, что и в XVII в. Нам нужен воцерковленный народ. Нужны люди, которые понимают, что монарх — это помазанник Божий. До тех пор пока в церковь по воскресеньям будет ходить 5% населения, монархии не будет. Когда церковь станет посещать 50% россиян, монархия станет необходимостью.

— А как вы относитесь к словам Владимира Вольфовича Жириновского, который летом высказался в том духе, что в России возможна действительно только монаршая форма правления, и предложил президенту подумать о том, чтобы как-то вернуться вот к такой форме? Президент, правда, отнесся к этому с юмором…

— Я согласен, что монархия — единственная правильная форма правления в России. Владимир Путин — выдающийся исторический лидер, с которым стране очень повезло. И только благодаря ему Россия авторитетна в мире и уважаема своим народом. Чем дольше он будет править Россией, тем лучше для страны. Но я бы все-таки вернулся к тезису, что народ в России пока не готов к возвращению монархии. Люди не понимают, что такое монархия и монарх.

— А вот как бы вы описали ту систему власти, которая сейчас сложилась? Это демократия или нет?

— Когда 87% населения голосуют за Путина, это демократия. Потому что они же ведь отдали свои голоса. Судя по вопросу, вы думаете так же, как и я: монархия является для России единственно разумным способом управления страной. Зачем нам голосовать за руководителя страны, если мы и так его любим?

— А то, что произошло с присоединением Крыма? Можно ли это считать проявлением демократии? Или это тоже шоу-бизнес?

— В случае с Крымом люди голосовали не за телеобраз. Они голосовали за свою жизнь, в этом вопросе каждый из них является экспертом. Люди хотели жить не на Украине, а в России. Этот выбор был осмысленным. Его нельзя назвать ни шоу-бизнесом, ни пропагандой. Да и о какой пропаганде может идти речь — у них даже российских каналов долгое время не было.

Старые друзья на Украине

— Ну хорошо — а в какой момент вы подружились с Игорем Гиркиным?

— Это случилось в январе — в Киеве, когда мы привезли туда Дары Волхвов. На Украине тогда была очень неспокойная ситуация. Не было милиции, она вся была занята майданом, проходившим меньше чем в километре от Киево-Печерской лавры, куда мы привезли святыню. Для защиты мы привлекли большое количество людей. Гиркин отвечал за безопасность Даров в Киеве. Затем он поехал с нами в Крым.

— То есть вы знакомы с ним чуть меньше года?

— Дольше. Меня с ним еще раньше познакомил [Александр] Бородай. Но с января мы плотно общались.

— Вы говорите, что ваша помощь была исключительно гуманитарной. Тогда как на Украине по какой-то причине существует уголовное дело против вас. Вас подозревают в том, что вы так или иначе участвовали в поддержке ополченцев в Крыму и Донбассе. Как вы можете это прокомментировать?

— Я часто и открыто высказывал свою позицию по украинскому вопросу, что могло дать почву для слухов. Я также рекомендовал Сергею Аксенову (глава Республики Крым. — «Ведомости») Александра Бородая на пост главы ДНР. Бородай долгое время был моим консультантом, и я считал его смелым и достойным человеком. Видимо, отсюда и родилась некая конспирологическая теория, что я чем-то руковожу и управляю. Блаженный Августин сказал, что политика — высшая форма благотворительности. Я всегда отрицал необходимость заниматься политикой. Но в данном случае был вынужден делать политические заявления, потому что никакой благотворительности не хватит, чтобы пригреть и утешить всех сирот и всех пострадавших, если будут приниматься безответственные решения. Все, что случилось в Донбассе, — сотни тысяч бездомных и тысячи убитых — случилось из-за того, что в свое время украинские политики не приняли правильные решения. И потому я не мог молчать. В чем смысл выкачивания воды из лодки, если ты видишь настоящую пробоину?

Конечно, ты будешь кричать, что эту пробоину надо как-то закрыть. Отсюда, наверное, и возникало ощущение, что я занимаюсь чем-то еще, помимо гуманитарной помощи. В том числе поэтому, как я предполагаю, я был записан украинским блогером [Арсеном] Аваковым в фигуранты уголовного дела. Но поскольку он сам является фигурантом российского уголовного дела, комментировать его домыслы я не считаю нужным.

— Ну просто не только у Авакова, но и в разных СМИ появлялась информация, что вы оказываете финансовую поддержку и ДНР, и ЛНР. И речь в этих материалах шла не о гуманитарной помощи, а о том, что вы финансировали покупку каких-то вооружений для ополченцев. Это правда?

— Это неправда. Более того, когда Бородай стал премьером ДНР, мы подписали официальное соглашение о том, что я и мой фонд занимаемся только гуманитарной помощью и поставляем только те товары и средства, которые не могут иметь двойного назначения. По факту из-за отсутствия официального гуманитарного коридора вся наша работа была сконцентрирована на работе с беженцами, прибывающими на территорию России в огромном количестве. А все дальнейшее — это, вероятно, предупредительный жест со стороны наших американских коллег, который можно трактовать как то, что ты, будучи бизнесменом, даже права не имеешь помогать бегущим из Донбасса. Они хотят сделать так, чтобы всем было страшно к Донбассу подойти. Вот мне не страшно, и я считаю, что поступил совершенно правильно. И если где-то нужна будет моя помощь — независимо от того, как это будут расценивать американцы (потому что правительство на Украине, безусловно, не суверенно), — я ее окажу.

И из-за этой позиции, как мне кажется, я оказался в санкционном списке. Я оказался там вместе, например, с Еленой Борисовной Мизулиной, которая никакого отношения к ситуации ни в Крыму, ни в Донбассе не имела. А она попала в санкционный список одной из первых. В санкционные списки включали, что называется, по совокупности заслуг. Возможно, я лично их задеваю еще и из-за моей жесткой позиции по семейному вопросу — я против защиты и пропаганды ценностей ЛГБТ (сексменьшинств. — «Ведомости»). Тогда как американская дипломатия официально утвердила в качестве приоритета эту самую пропаганду.

— А вот эти аудиозаписи, которые в интернете появляются, якобы они принадлежат СБУ, якобы ваш голос присутствует в разговоре с различными представителями самопровозглашенных республик. Могли бы вы как-то прокомментировать?

— Я бы не хотел комментировать дезинформацию СБУ.

— Ну хорошо, а вот вы говорите, что посоветовали Аксенову Бородая. Но почему он вообще у вас спрашивал? Вы-то какое отношение ко всему этому имеете?

— Это был товарищеский совет.

— Получается, что вы давно с Аксеновым знакомы. Раз он с вами по-товарищески советуется. На какой почве сошлись?

— Аксенов возглавлял «Русское единство» (украинская политическая партия и общекрымское общественно-политическое движение, основанное в 2008 г. — «Ведомости»). Судьба русских и русского мира мне не безразлична долгие годы. И мы с ним на этой почве сошлись, много обсуждали монархизм и православие.

— «Русское единство» — достаточно маргинальная организация, достаточно маленькая. И незаметная.

— Зато смелая. Именно поэтому Аксенов, как мужественный и решительный человек, занимает по праву сейчас свое место. Там было большое количество людей уважаемых и более опытных, которые по ходу событий оказались в эмиграции и в данный момент ничего не решают. Из-за их преступного бездействия и пролилось столько крови на Украине.

— А в какой момент все-таки это ваше знакомство с Аксеновым произошло? В этом году или раньше?

— Раньше. У нас есть общие друзья.

Помог не за «спасибо»

— Можно ли как-то измерить объем вашей помощи и продолжаете ли вы помогать Донбассу сейчас?

— Мы продолжаем помогать. Помогаем и людям непосредственно в Донбассе — тем, кто хочет покинуть зону боевых действий, и тем, кто пересек границу. Сейчас, когда к процессу помощи подключилось государство, наша роль становится все менее заметной.

— Общий объем можно все-таки оценить? В деньгах вы сколько перечислили на помощь Украине и беженцам?

— Сотни миллионов рублей. Мы были вынуждены урезать многие текущие программы фонда, чтобы переключиться на эту экстренную ситуацию.

— А вот эта помощь, которую вы оказывали, все же хочется понять — это был душевный порыв или это была чья-то просьба, может быть, каких-то ваших знакомых руководителей государства? В принципе, это же тяжелая ноша, и сейчас, как вы сами сказали, этим занимается МЧС. Почему вы за это взялись? Я объясню, в чем вопрос. Дело в том, что люди, которые вас знают давно, говорят, что помимо собственного желания помочь у вас был и другой мотив. Вот, мол, принеся России Крым и восток Украины, вы надеялись искупить былые грехи перед отечеством. Хотелось бы знать, насколько эта версия состоятельна.

— Вы представляете, если бы это было правдой, — какие должны были быть грехи?

— Ну мы же не знаем всего о ваших грехах. Вот говорят, что за вами есть еще какие-то уголовные дела, о которых никому не известно.

— Мне о них тоже не известно. А что касается этой теории, вы еще когда-нибудь видели такой способ искупления?

Безусловно, это был порыв души. Я доброволец и занимался этим потому, что надо было помогать нуждающимся. Их появилось очень много, а государственная машина так быстро не перестраивается на нужды людей. Вот поэтому нужны добровольцы. Вообще, все хорошее держится на людях доброй воли. И Аксенов был таким же добровольцем. Он что, когда принимал решение, думал о том, как станет губернатором и какие получит блага? Нет, он думал о другом. Он в этот момент думал о том, что не хочет жить вместе с фашиствующей хунтой, чтобы людей вытаскивали из домов и убивали. Там творились страшные вещи. Разве нужно на все иметь указание? Это дело гражданского общества, в котором мы все хотим жить. Я сделал это не ради себя, а ради людей.

— А вам, кстати, случайно никаких медалей не выдавали — за роль в присоединении Крыма или что-то в таком духе?

— Конечно, нет.

— А кто-нибудь вообще благодарил вас на словах?

— Безусловно.

— Кто? Владимир Владимирович?

— Крым присоединил президент России. Моя заслуга или заслуги кого-либо еще даже в процентах не исчисляются по сравнению с тем историческим решением, которое он принял. Поэтому рассуждать о моей награде довольно смешно. Путин развернул курс страны, которая с 1991 г. была колониальным государством и теперь стала суверенной. Мы все ему за это благодарны и будем поддерживать независимо от того, награду нам за это дадут или накажут.

— Ну при этом мы чем-то пожертвовали.

— Чем мы пожертвовали? Сыром и устрицами? Это все из Белоруссии возят. (Смеется.)

Разошлись по жизни

— Экономическая ситуация вот не очень хорошая, в том числе из-за событий в Крыму.

— Крым здесь совершенно ни при чем. Экономическая ситуация у нас не очень хорошая потому, что Центральный банк устанавливает ставку в 9,5% и размещает средства в американских ценных бумагах под 0,25%. Как только Центральный банк начнет давать деньги под 4%, у нас будет экономический рост с двузначными показателями. Надо поддерживать свою экономику, как это делают западноевропейские банки. Банк Швеции, например, доплачивает банкам, которые берут у него деньги. Мы же поднимаем ставку с 8% до 9,5% и рассуждаем про Крым. Мы должны перестроить нашу финансовую модель, в которой ЦБ является депозитом иностранной валюты и под нее выпускает деньги, прикрываясь псевдонаучными экономическими теориями, которые никакого отношения к реальному денежному положению не имеют.

— Ну что-то же заставляет их поступать именно так.

— Это вопрос к экономическому блоку правительства, к ЦБ. Если вы спросите любого предпринимателя, он вам ответит на этот вопрос так же, как и я. Экономика ослабевает без кредитов. И проблема не в госбанках, а в том, что Центральный банк не кредитует экономику, не финансирует ее, хотя это его прямая обязанность.

— Возвращаясь к ситуации на Украине. Как вы видите будущее Украины и так называемых самопровозглашенных республик на востоке страны? Они должны быть независимыми, частью Украины? Или их надо присоединить к России?

— В Минске были достигнуты хоть и компромиссные, но необходимые для установления мира соглашения. Мы все должны оставить груз эмоций и собственных мнений, которые предшествовали этим событиям. Минские договоренности позволили установить мир. И надо им следовать.

— Там, к сожалению, соглашения эти не работают — стреляют еще каждый день.

— Стреляют потому, что на Украине очень много людей зарабатывает на войне и вокруг этого выросла целая индустрия. И если танки не будут перемещаться — нельзя будет списать затраты топлива для них, если не будет стрельбы — нельзя будет списать снаряды. Это кровавый бизнес на войне. Для того чтобы был настоящий мир, все стороны должны выполнять свои обязательства. И в этой связи я считаю, что сначала этот мир должен наступить, а затем уже власти Новороссии и Киева должны садиться за стол переговоров и обсуждать свое будущее. Потому что представить, что можно силой заставить людей себе подчиняться, любить себя и за себя проголосовать, невозможно. Там пролито столько крови, что сейчас нельзя закрыть глаза, как предлагают европейцы, и представить, что ничего не было. Были сотни тысяч беженцев, были разрушенные дома, были убитые, слезы, горе, кровь. Но, как мне представляется, вопрос о своей независимости должны решать сами жители Новороссии и Украины. Потому что речь идет об их судьбах.

— Можно ли их присоединять к России? Как вы считаете правильным поступить России?

— Я не политик, чтобы ответить на этот вопрос.

— Ну вы же сами говорите, что много с кем это обсуждаете.

— Это кухонные разговоры. А мнение по таким вопросам должны высказывать люди, облеченные властью. Свою личную точку зрения я высказывал неоднократно в течение всех боевых действий. Она заключалась в том, что нужно остановить войну как можно скорее. Мне, как человеку, занимающемуся гуманитарными вопросами, сейчас представляется, что мы сделали важнейшие шаги к миру. А решение о дальнейшей политике России в отношении Новороссии должно принимать руководство страны.

— В интервью журналу Forbes вы говорили, что Украина — это не совсем естественное образование. Из этого можно сделать вывод, что, наверное, судьба ее такова: ее стоит разделить.

— Это было до минских соглашений. Независимо от того, какая была у меня точка зрения тогда, сейчас я придерживаюсь позиции, закрепленной в соглашениях. Я не являюсь официальным лицом. Но даже несмотря на это, я считаю, что все наши слова отзываются очень большими последствиями, и не хотел бы раскачивать лодку.

— В определенный момент Александр Бородай и Игорь Стрелков находились у руководства ДНР. Вам не обидно, что они оттуда ушли? Все-таки это ваши товарищи, знакомые.

— Это очень непростое место работы. Не может быть обидно, что ты его покинул. Это облегчение. По крайней мере, для Бородая точно: он человек не военный. Что касается Гиркина, то я с глубоким уважением отношусь к мужеству, с которым он защищал идеалы русского мира, которые разделяю и я. Ему, наверное, тяжелее будет найти себя в мирной жизни.

— Он сейчас проявляет политические амбиции. Движение «Новороссия» вот основал. Говорит о том, что русский мир надо защищать и будет война. Как можно относиться к этим его словам?

— Благодаря журналистам за это время Гиркин стал Стрелковым и известной публичной фигурой. Поэтому, вероятно, и каждое его заявление воспринимается политически. Я отдаю дань его мужественному прошлому, но со многими его оценками я согласиться не могу. В частности, по ситуации с Новороссией и Захарченко. После того как минские соглашения были достигнуты, мы все должны сплотиться для решения тяжелейших социальных проблем (а там стоят конкретные проблемы холода и голода), а не выявления пятой колонны среди высокопоставленных чиновников.

— А поддерживать его в дальнейшем будете?

— Он самостоятельный человек.

— А денег на политическую кампанию он у вас не просил?

— Нет.

— А как вы относитесь к вновь избранному главе ДНР — Александру Захарченко? Будете ему помогать?

— Я буду помогать Украине до тех пор, пока не восстановится нормальная мирная жизнь. Захарченко как человек мне нравится. Я считаю, что он взял на себя большую ответственность. Я бы охарактеризовал его как смелого командира кампании в военно-полевых условиях. Он местный, что очень важно, потому что в его решениях присутствует та же воля к миру. Конечно, он не имеет политического опыта подобного масштаба. Но те люди, которые имели этот опыт, разбежались. И они не обладают таким авторитетом, как те, кто прошел через войну.

Правильная война

— А как то, что вы являетесь христианином, согласуется с тем, что вы долгое время дружили и поддерживали и сейчас поддерживаете людей, которые брали в руки оружие и убивали? Насилие порождает насилие. Как это согласуется всё в вашей голове?

— Вы путаете христианство с буддизмом. В христианстве известно большое количество святых воинов. Святые воины, такие как Георгий Победоносец или Дмитрий Солунский, не стреляли из автомата на расстоянии. Они копьем и мечом рубили человека. Но при этом стали святыми. Христианство не относится к воинам как к париям, потому что они вынуждены убивать. Когда воины пришли к Христу и спросили, что им делать, он сказал: не просите большего, выполняйте то, что вам сказано. Воины бывают всякие. Игорь Гиркин, например, насколько я знаю, исповедовался и причащался на войне, запретил в своих частях мат, говорил о том, что война — святое дело. У него всегда был рядом священник. Он воевал, как православный воин, отдавая душу свою за други своя. Это большое отличие. Есть традиции христианского воинства. И на войне Гиркин был образом такого православного воина. Здесь нет ничего противоречивого.

— А вот по ситуации с упавшим самолетом, летевшим из Голландии, — как думаете, кто был виноват?

— У меня нет никакого инсайда. По моему мнению, Boeing сбил самолет, что совпадает с выводами голландских экспертов. Ищите тех, кому это могло быть выгодно. Кто сразу начал кричать, что катастрофа — дело рук русских.

— А вот запись в паблике Стрелкова, сделанная через 20 минут после падения, о том, что он сбил некий самолет. Вы как ее можете объяснить?

— Думаю, это был фейк. Я бы обратил ваше внимание на то, какая гигантская кампания была развернута по дискредитации России в связи с этой историей и как неожиданно она стала затухать. Если бы было доказано, что это сделано при помощи нашего оружия, Запад продолжил бы раскручивать эту тему до победного конца. Сейчас эту историю стремятся замять. Вы когда-нибудь слышали в мировой практике, чтобы эксперты прибыли на место катастрофы для вывоза обломков только четыре месяца спустя? Для меня это наилучшее свидетельство того, кто на самом деле виноват.

Рунет суверенный

— Скажите, вы до сих пор дружны с Игорем Щеголевым и Сергеем Ивановым?

— С Игорем Олеговичем у нас теплые, дружеские отношения. С Сергеем Борисовичем всегда были только рабочие — когда он возглавлял комиссию по связи, а мы занимались реформой отрасли связи, «Связьинвеста» и «Ростелекома».

— Игорь Олегович, как говорят, курирует тему интернета в Кремле. Говорят, что он идейный вдохновитель создания концепции суверенного, или закрытого, интернета. Вы — как основатель Лиги безопасного интернета — как к этой идее относитесь? Считаете ли вообще реальной угрозу отключения нас от интернета некими внешними силами?

— Я думаю, это вполне реально. То, что сейчас происходит, — это, по сути, холодная война. Пропаганда, экономические санкции — все говорит о том, что эти внешние силы ни перед чем не остановятся в случае надобности. Почему мы должны делать вид, что ничего не происходит? Россия призывала еще четыре года назад подписать международную конвенцию об интернете. Потому что интернет — это достояние всего человечества. Мало ли что его изобрели в Америке. Американские бюрократы хотят контролировать интернет, который является на данный момент культурным достоянием общественности. Была бы международная конвенция — как правила дорожного движения — проблемы бы не было.

— А вот делать интернет в России закрытым — насколько это реально и нужно, по вашему мнению?

— Если американцы не будут руководствоваться здравым смыслом и не согласятся на международную конвенцию, все страны — не только Китай, не только Россия, но и Германия, и другие большие страны — будут вынуждены это сделать. Американцы доказали, что они используют интернет как инструмент. Посмотрите на опыт цветных революций. Почитайте книжки их организаторов. Они пишут инструкции, как проводить революции при помощи соцсетей.

— Ну то есть вы не видите ничего страшного в том, чтобы сделать российский интернет закрытой системой?

— Я хочу отвечать за то, что увидит мой ребенок в интернете. Или, по крайней мере, хочу, чтобы за это отвечал другой российский дядя. Я не хочу, чтобы нами и нашими детьми управляли из вашингтонского кабинета. Не вижу никакой логики в этом. И почему свободой называется следование предписаниям из Вашингтона, а несвободой — не следование?

— Ну просто говорят, что суверенная инфраструктура нужна для того, чтобы защитить рунет, если нас отключат извне… А не потому, что власти хотят сделать его закрытым.

— А они точно отключат. Американцы готовы это сделать. Они же систему связи отключили во время бомбардировок Белграда. Они тогда взяли и положили сеть связи. Они сначала отключают связь, а потом десять лет рассказывают о свободе.

— Для создания своей инфраструктуры нам понадобится несколько лет. Нужно построить систему маршрутизации, DNS-серверы. Как думаете — кому это можно доверить? Вам это не интересно?

— Думаю, что это должна быть государственная структура, которая имеет опыт работы с персональными данными. Вряд ли это будет доверенный коммерсант.

— Вы создали Лигу безопасного интернета. Ее очень часто в последнее время называют родоначальницей цензуры. Вы с такой оценкой согласны? Как вообще относитесь к цензуре?

— Лига занимается не цензурой, а фильтрацией. Цензура — это предварительный просмотр того, что должно быть размещено в интернете, фильтрация — нахождение противоправного контента для его последующего удаления.

— Но фильтрацию можно приравнять к цензуре. Если она происходит очень быстро.

— Нет, нельзя. Тут разница такая же, как если бы вы посадили изнасиловавшего девушку человека или же человека, который, по вашему мнению, только намерен изнасиловать. Это разные истории.

— Ну проблема в том, что изначально лига боролась с педофилами, но благодаря ее инициативам каким-то образом стали возможны блокировки не только страниц педофилов, но и, например, страницы Навального. Вот какое отношение Навальный имеет к педофилам?

— Когда два с половиной года назад были сделаны шаги по ограничению распространения опасной информации в интернете, было очень много критики на эту тему. Сейчас принимаются гораздо более глубокие и жесткие меры — и критики гораздо меньше. Почему? Потому что стало понятно, что 99% населения страны никак не пострадало и не заметило ограничений. Благодаря этим инициативам Россия уменьшила свою долю в мировом трафике детской порнографии с 29% до 13% за два года. Значит, все наши шаги были сделаны не зря. Мы не против каких-то граждан, мы за родителей и их детей. Родители не могут сами найти кнопку фильтрации контента в браузере, это лукавство. Таких пользователей полпроцента.

— Ну а вот ваша инициатива по введению белых списков — это тоже не цензура?

— Нет, потому что, будучи взрослым человеком, вы имеете право восстановить доступ ко всем ресурсам, просто попросив об этом провайдера. Я думаю, что ситуация, когда родители и дети остаются незащищенными, ненормальная. Если они хотят нефильтрованный интернет, пусть они его получают, но по заявлению. А 90% пользователей просто не будут этого делать, я вас уверяю. Нормальным людям нужна защита.

— Операторы жалуются на то, что для поддержания белых списков им придется ставить некое платное оборудование и программное обеспечение от лиги. Это правда?

— Нет, это неправда. Что-то ставить придется, но для операторов это будет бесплатно. За это они и платят взносы в лигу, годовой бюджет которой не превышает $2,5 млн.

— Говорят, у вас была идея создать консервативный телеканал наподобие «Спаса». Говорили, что Михаил Леонтьев там должен был быть главным редактором. Что произошло? Почему проект не взлетел?

— Это слухи. Канал мы на самом деле открываем. Он будет называться «Царьград ТВ». На данный момент мы просто производим видео, которое показывают другие каналы. Концепцию мы разрабатывали полтора года, но ее суть до запуска договорились не раскрывать. Мы не хотим делать еще один «Союз» или «Спас». Это будет принципиально новый телеканал. Главным редактором будет Илья Кузьменков, у которого есть опыт руководства телеканалом РЕН ТВ. Генеральным продюсером будет Джек Хэник, бывший режиссер новостной службы Fox News, стоявший у истоков ее основания вместе с Роджером Эйлсом.