Военные медики за четыре дня сумели вывезти более 700 раненых и пленных из-под Старобешево, где 29 августа боевики расстреляли украинских военных, которые по договоренности с российской стороной покидали Иловайский котел.
«Вести» пообщались с одесским врачом, который руководил операцией по спасению наших раненых, капитаном медицинской службы Анатолием Садовником.
В мирное время он возглавляет детский санаторий «Люстдорф», а после призыва стал спасать жизни нашим бойцам в одном из полевых госпиталей в Запорожской области. После расстрела колонны Садовнику пришлось не спать четверо суток, договариваться с ДНРовцами и россиянами, сталкиваться с жестокостью и милосердием, смотреть в глаза смерти и спасать сотни жизней.
Тем временем Порошенко пообещал наказать виновных в поражении под Иловайском
— Анатолий Анатольевич, почему вас призвали, ведь вы — главврач детского одесского санатория?
— Я — хирург, много лет не работал, но, тем не менее, навыки сохранились. Пошел в госпиталь, попробовал, провел операцию, получилось. От повестки даже не пытался отказываться, хотя по медицинским показаниям мог бы. Больше всех удивился психиатр. «Не понял? Главный врач, трое детей. Зачем тебе это нужно?» Ну мы друг друга поняли, я ему объяснил, что это моя гражданская позиция. Это как Макаревич поет в своей новой песне: «Чем крылья нимба себе растить, лучше не быть говном». Призвался, попал в полевой госпиталь 18 августа, сразу началась серьезная работа. Самый первый случай — ранение из крупнокалиберного пулемета, грудная клетка у раненого буквально вывалена, плюс правая рука практически оторвана. За 4–5 часов собрали, спасли, потом позвонили в Днепропетровский госпиталь, куда его отвезли позже. Жив, здоров, рука на месте. И потом пошло. Один за другим.
— Как вы попали в район Старобешево?
— 26–27 августа поступил приказ выезжать в район Старобешево, к нам прикрепили санитарный батальон из Полтавы. Сказали, что надо забрать раненых, а бортов не хватает. Фактически это была военная операция. О военных, которые отправились с нами, хочу сказать отдельно. Там был полковник Александр Николаевич (фамилии до окончания АТО военные предпочитают не называть. — Авт.), настоящий полковник. Я таких людей раньше не встречал. Как он вел переговоры с ДНРовцами и русскими, как шел без бронежилета. Этот героизм надо было видеть. Нас было две колонны, моя дошла до Старобешево, а вторая так и не смогла пройти через блокпосты ДНР — не пустили. В моей колонне врач был только я.
— Вам приходилось договариваться с боевиками, чтобы отдали раненых?
— Да. Мы были не готовы к тому, что придется вести эти переговоры. Нас остановили на блокпосту, всех спрашивали, кто откуда. Все были из Полтавы, и вдруг я — из Одессы. И мне сказали, что теперь я отвечу за 2 мая. Все на эмоциях, но объяснить им я сумел свою позицию и свои задачи. В дальнейшем уже все знали, что едет врач из Одессы, пропускали без проблем. О вывозе раненых и пленных мы договаривались с россиянами. Познакомился я с комбатом русским, мы еще при Союзе служили в одно время. Я видел его глаза. У него глаза, полные слез. Он говорил: «Братишка, я ж не хотел их расстреливать, мне приказ поступил за три минуты до появления колонны. Я понимал, что они на открытом поле, с двух сторон — прямая наводка, это расстрел. Но у меня приказ».
Я не буду говорить количество погибших. Мы видели страшные вещи. У комбата было сострадание в его поступках, он помогал нам, давал сопровождение. Вот еще такой случай был. Стоим в последний день — я, полковник Александр Николаевич и еще старший офицер Михаил. Разговариваем с русским офицером. Подъезжают семь машин ДНРовцев, ведут себя вызывающе во всем. «Сереж, за кого вы воюете? Против кого воюете?» — спрашиваю русского комбата после того, как те уехали. Не ответил, но все понял без слов. Вообще настроение у российской армии, по крайней мере, у тех, с кем мы общались, а это много частей, они не хотят этой войны. «Мы воевали, но мы не хотим против вас воевать», — говорят так.
— Как вывозили раненых?
— Мы собрали всех в районе Старобешево. Раненые лежали прямо на земле. И они, и пленные понимали, что мы не всех заберем, просто не поместятся. Я подхожу к одной группке людей, которые держались особнячком — отличались от других, подтянутые такие, собранные. Спрашиваю, есть ли раненые. «Да, у меня тут навылет ранение; да, у меня контузия; да, у меня в плечо, но доктор перевязал, спасибо». — «Так садись в машину», — говорю. «Нет, другим это больше нужно», — отвечают. Представляете? Ведь понимают, что мы больше не приедем. И говорят, что другим больше нужно. Это был батальон «Свитязь», ребята из Западной Украины, те, кого называют страшными бандеровцами. Я таких людей никогда не видел, хотя многое в жизни повидал. Это каким надо быть человеком, чтобы такой поступок совершить? В итоге мы нашли место, забрали всех с собой. Их от батальона осталось всего 11 человек. Сейчас они дома, мы созваниваемся постоянно.
- Вас обстреливали?
- Нет, Бог миловал, но когда уже выходили, начался обстрел, и ранили двух ДНРовцев на блокпосту. У одного была контузия, у второго пулевое ранение под лопатку. Он был не транспортабелен, я остановил кровотечение, объяснил, что нужна операция, но в Донецк его было невозможно везти. У меня в сумке полевой были ножницы, зажим, противошоковые препараты, скальпель они нашли. Вот в таких условиях и сделал операцию.
— Вам известно, какие батальоны попали под обстрел?
— Я видел, как расстреляли колонну батальона «Днепр». Ее вообще не осталось. Их классически расстреляли, как в Афганистане. Они зашли в село на центральную улицу. Первая машина выбивается и последняя, остальные просто расстреливаются. Видно было, что ребята погибшие — спецназовцы. По форме, по амуниции видно, что офицеры. Там была страшная картина. Там было человек 40–50, живого не было никого. Это были кировоградский и винницкий спецназ, их все искали, где они, а мы их видели. Это было не поле боя, а побоище.
— Вам помогали служащие санбата?
— Да, конечно. Ребята плакали, многим дурно становилось, они никогда такого не видели. Но плакали и несли бойцов на носилках, никто не отказался. Я-то подготовленный человек, я врач, видел раны, а ребята — нет. И такое увидеть, такие ранения, это было страшно. Потом уже они научились и перевязки делать, и препараты готовить, просто молодцы. Армейцы показали себя с очень хорошей стороны. Это — проявление невиданного мужества и чести.
