Суверенная цивилизация и преодоление цезаризма
Александр Дугин о границах решений и природе колебаний Владимира Путина

Цезаризм

В терминологии Антонио Грамши режим, существующий в современной России, совершенно точно определяется понятием «цезаризм». Грамши имеет в виду под этим следующее.

Мировая капиталистическая система описывается им на трех уровнях – экономическом (базис), политическом и интеллектуальном (оба относятся к надстройке). Экономика – рынок. Политика – буржуазные правые или левые партии. А интеллектуализм представлен носителями гегемонии, то есть такого дискурса, который направлен на укрепление буржуазных норм, принципов, протоколов и кодексов. Гегемония, по Грамши, относительно автономна и от экономики и от политики. Интеллектуалы, которые способствуют установлению капиталистической гегемонии, могут находиться в обществе с неразвитым рынком и отсутствием устойчивых буржуазных партий. Носители гегемонии присягают Капиталу как принципу, идее. Такие интеллектуалы заключают с Капиталом исторический пакт. Гегемония устанавливается вначале в сознании, и лишь затем в политике и экономике. Как Ленин, сделав ставку на политику, опередил реальные буржуазные преобразования экономического базиса Российской Империи. Гегемония устанавливается благодаря интеллектуалам, их дискурсу, их медийным, образовательным, экспертным и социальным стратегиям.

В силу того, что установление гегемонии и капиталистического порядка в мире неравномерно, замечает Грамши, часто складываются ситуации, когда в той или иной стране с неполным (отстающим от глобального) развитием капитализма политический лидер авторитарного склада приходит к власти и строит свою политику на балансировании между гегемонией (капитализмом) и докапиталистическими национальными идеалами и процедурами. Это и называется цезаризм. Лидер цезаристского типа вынужден постоянно лавировать между требованиями либерализации политики, экономики, общества и сохранением полноты власти с опорой на преданную ему лично группу, прикрываясь «традиционными консервативными ценностями». Притом природа цезаризма такова, что не может полностью отвергнуть гегемонию, так как это чревато отставанием от мировой капиталистической системы, но не может и принять ее до конца, так как это приведет к потере личной власти и ее распределению в соответствии с нормами буржуазной демократии. Поэтому цезаризм вынужден постоянно колебаться между капиталистическими кругами и открытыми носителями гегемонии с одной стороны, и консервативными традиционалистами с другой, главной задачей считая при этом укрепление личной власти и сохранение контроля над обществом за собой и своей правящей группировкой. Главное свойство цезаризма – колебания, стремление сочетать несочетаемое, постоянная осцилляция политического курса, направленного то в одну сторону (гегемония), то в строго противоположную (консерватизм).

Политика Путина есть классический (и довольно удачно исполненный) цезаризм, практически в хрестоматийной версии. Отсюда и его формула: либерализм (гегемония) + патриотизм (консерватизм). Оба идеологических крыла для Путина жизненно необходимы: либералы обеспечивают связь с глобальной капиталистической системой, патриоты позволяют держать либералов под контролем, вселяя в них страх возможного жестко антилиберального поворота курса. И те, и те необходимы Путину, и те, и те ему идейно чужды. Цель цезаризма - сохранение у власти правящей верхушки, а не какая-то идеология. Отсюда прагматизм и идеологическая индифферентность: авторитарный лидер в цезаристской системе легко обращается то к одной, то к другой идеологической системе, не следуя ни одной строго и когерентно.

Грамши подробно анализирует феномен цезаризма в разных исторических ситуациях, и всякий раз картина удивительно до деталей напоминает современную Россию 2000-2014. Цезаризм полностью объясняет, почему системные либералы (мы называем их шестой колонной) и системные патриоты (софткор-консерваторы) считают Путина «своим» при всей полярности своих мировоззрений, а внесистемные либералы (пятая колонна, носители чисто гегемонистского дискурса, интегрированные напрямую в мировую капиталистическую систему – в первую очередь, ментально) и внесистемные патриоты (хардкор-консерваторы), напротив, считают Путина «врагом» (первые «фашистом», вторые «предателем»).

Цезаризм Путина настолько бросается в глаза, что странно, как его не заметили западные политологи, традиционно уделявшие Грамши большое внимание, особенно в контексте его сходства с постпозитивистскими и постмодернистскими теориями (в частности, с эпистемологией Фуко). Это, кстати, ответ на «Who is Mister Putin?» - цезарист, прагматик, реалист - то есть ни либерал, ни консерватор.

Стены Путина

Полученную модель цезаристской России можно отобразить на схеме.

Эта схема принципиально важна для корректного понимания того, что происходит в России. Самое главное, что в ней наглядно заметны граничные вертикальные линии, которые являются пределами цезаризма. Путин и функционально, и субъективно идеально вписывается в политико-идеологическое пространство, заключенное внутри цезаризма. Это пространство является для Путина догматическими стенами. Они непреодолимы. Путин может приближаться к ним вплотную, но он не может их пройти. Левая (от зрителя) стена – упор Путина в его движении к системному и последовательному консерватизму – не прагматическому, но идеологическому, то есть к православно-евразийскому или аналогичному - русско-мессианскому, континенталистскому, многополярному мировоззрению.

Левая стена определяется слоганом: вызов Западу, Россия - не часть западного мира, а самостоятельная цивилизация, опора на собственные силы или просто война.

Правая стена – утрата суверенитета, Россия как объект (а не субъект) мировой политики и экономики, внешнее управление.

Цезаризм кончается там, где главное действующее лицо проламывает одну из стен. В этот момент система рушится. Пролом стены означает, что правитель переходит из плоскости технического прагматизма в плоскость идеологии, и в этом случае он должен быть готов пожертвовать и собой, и статус-кво Государства в пользу Идеи, которая становится отныне доминирующей. Этот переход от прагматизма к идеологии является существенным. Либеральная гегемония – это именно идеология, и ее центр находится вне России. Поэтому ее сторонники в пределе готовы пожертвовать Россией в пользу либерализма. Либерализм и западничество становятся своего рода «секулярной религией», возводимой в ранг сверхценности. Но то же ждет Правителя и при проломе левой стены: здесь также во имя Русского Мира может потребоваться рискнуть не только собой, но и страной, если дело дойдет до войны. Не говоря уже о статус-кво. Это тоже сверхценность и Идея, но только противоположная, антилиберальная и антизападная.

Это легко понять на примере французских или германских князей, встававших на сторону гугенотов (протестантов) в XVI веке. Для них король (Император для австрийцев и немцев) был первым среди равных. Периодически они входили с ним в частные технические противоречия. И чтобы оформить эти противоречия идеологически (религиозно), они вставали на сторону Лютера или Кальвина, выступавших против католицизма вообще и против сакральности королевской власти. Не будучи сами идеологическими протестантами, они пользовались Реформацией для решения своих властных проблем. Но в истории их личные мотивы давно забыты и кажутся ничтожными, а католико-протестантские войны предопределили политическую структуру Европы после Тридцатилетней войны вплоть до нашего времени. Пока графы и князья находились в общей католико-роялистской системе, их противоречия носили технический характер. Но когда они вступали в область религии, начинали действовать другие более масштабные законы, что приводило временами к гражданским и межнациональным войнам под знаменами Идеи.

Точно также и за «стенами Путина»: за ними начинается поле чистой гегемонии, с одной стороны, и чистой контргегемонии - с другой. Цезаризм основан на том, что за эти «стены» Правитель и его группа не выходят. Поле действия этими «стенами» ограничено. Поэтому действия Правителя в условиях цезаризма - это всегда колебания, они остаются техническими и прагматическими, а принципиальных решений никогда не принимается. Решение вообще не лежит в поле цезаризма. Реалист-правитель всячески уклоняется от него, так как Идея находится заведомо вне зоны его компетенции. Он может лишь имитировать Идею – как либеральную, так и патриотическую (евразийскую), но никогда не позволять ей овладеть собой.

«Стены» Путина железобетонны. Идее сквозь них не пробиться. Цезаризм – это своего рода концептуальная тюрьма для Правителя. При этом структура гегемонии такова, что она становится все более и более могущественной и планетарной, а следовательно, цезаризм в долгосрочной перспективе обречен. Гегемония разъедает его изнутри, и хотя правитель сдерживает распространение гегемонии, он вынужден с ней считаться и к ней прислушиваться (яркий пример, иммунитет «Эха Москвы» и других ультралиберальных СМИ в России Путина – они представляют собой правую стену, находясь на грани шестой колонны). Эти колебания Правителя, сдерживающего, но не до конца, развитие ультракапитализма внутри страны, Грамши называет политикой transformismo. Transformismo означает проведение либеральных реформ таким образом, чтобы они были избирательны и не ставили под удар всевластие Правителя и правящей группировки. 14 лет Путина у власти – чистой воды transformismo.

Конфликт корпорации Россия с глобальной корпорацией

Глобальная корпорация (Запад) была с самого начала недовольна Путиным как одним из топ-менеджеров российского сегмента мирового капитализма. Он вел себя независимо и ограничил той почти полное всевластие либералов, которое было в РФ при Ельцине. Путин пошел по пути цезаризма. Россия стала все больше настаивать на своем суверенитете. От простого сегмента глобальной корпорации (как при Ельцине) Россия все больше становилась

«суверенной корпорацией», корпорацией Россия. Она играла по глобальным правилам, но жестко в своих интересах. Цезаризм Путина давал результаты. Однако глобальные топ-менеджеры (назовем ли мы их CFR, Вашингтон, Уолл-стрит, Ротшильды или Мировое Правительство, не важно) расценили это как вызов и начали переориентировать глобальную гегемонию на смену российского менеджмента. Сам Путин в 2008 году подыграл этим намерениям, выдвинув преемником Дмитрия Медведева, который по имиджу соответствовал типичному представителю шестой колонны, системному либералу, далекому не просто от хард-патриотизма, но от патриотизма вообще и открытого к диалогу даже с пятой колонной (визиты Медведева на Серебряный дождь, ультралиберальные советники из ИНСОРа – Юргенс, Гонтмахер, пресс-секретарь с ярко выраженной идеологией Московского Комсомольца и Эха Москвы Тимакова и т.д.; самым «патриотичным» в такой конфигурации оказывался циничный постмодернист Владислав Сурков, традиционно занимающийся созданием и упразднением симулякров). Этот шаг на время успокоил Запад, который посчитал, что Путин ушел навсегда и Россия вновь возвращается в структуру глобального управления. Носители гегемонии, либералы и западники в период 2008-2012 почувствовали себя свободно, сделав ставки на второй срок Медведева, когда страна должна была бы окончательно оторваться от Русского Мира (модернизация). Но в 2012 Путин, несмотря на предупреждение Байдена, вернулся, и снова цезаризм стал очевиден. Более того, программа возвращения Путина была составлена по лекалам православно-евразийской идеологии, Сурков был уволен со всех постов, Глазьев стал советником, а Рогозин вице-премьером, что вызвало у носителей гегемонии подозрение, а не проломил ли Путин левую стену? Призыв к укреплению русской идентичности и курс на Евразийский Союз привели западных наблюдателей к шокирующему выводу, что Путин присягнул патриотической Идее.

И тогда Запад стал обращаться с Путиным третьего срока уже не как с российским сегментом корпорации, не как с корпорацией Россия, а как с враждебной варварской Империей и ее авторитарным Правителем. Реалисты на Западе призывали вернуться к прежнему умеренному подходу, указывая на то, что Путин все же не следует за своими грозными заявлениями и не начинает институционализацию евразийской программы, отделываясь пиар-акциями типа Олимпиады. Но тем не менее, отношение к Путину резко ухудшилось, и мысль о том, что отныне Запад имеет дело уже не с корпорацией Россия, а с цивилизацией Россия, стала все более распространенной рабочей гипотезой. Отсюда последовала Болотная, в организации которой принимали участие представители шестой колонны. Но главный удар был подготовлен на Украине и состоял в свержении Януковича и приводе к власти либерал-фашистской хунты, полностью подчиненной гегемонии.

На это Путин ответил воссоединением с Крымом, что окончательно убедило многих, чуть не всех, в том, что Путин вышел за пределы левой стены и теперь позиционирует себя как полюс Русского Мира. В Прямой Линии после Крыма Путин полностью подтвердил эти наблюдения, прямо обратившись к Идее – Русская Цивилизация, Русский Мир и даже к экзистенциальному понятию Русской Смерти. Сложилось твердое ощущение того, что Путин завершил с цезаризмом, перешел границу корпорации Россия и идет на лобовую конфронтацию с Западом. В этот момент в нем стали видеть лидера Русской Весны и Русского Пробуждения. Западные СМИ и аналитики, сопоставляя формулы, термины и высказывания, пришли к выводу, что «злым гением» этой трансформации Путина являюсь лично я, а Консервативная Революция, евразийство, традиционализм и Четвертая Политическая Теория стали для Путина именно Идеей, как протестантизм из прагматики для ряда германских и французских графов стал исторической и национальной судьбой. В частности, французские гугеноты создали Пруссию, и одним из их прямых потомков был Иммануил Кант.

Что означала эта гипотеза о проломе стены? Что Путин введет войска в Новороссию, признает ДНР и ЛНР и вступит во фронтальную конфронтацию с Западом. Параллельно с этим он теоретически должен был бы институционализировать контргегемонию (евразийство, консерватизм, патриотизм), провести чистку шестой колонны и национализацию олигархов. Это означает принятие радикального Решения – о переходе от корпорации Россия к цивилизации Россия. Запад был готов к этому, и готов к этому был Русский Мир, захваченный Русской Весной.

Откат к цезаризму

Но… далее все пошло как-то не так. Сразу после программной речи в Прямой Линии начался откат к цезаризму. Он означал, что Россия снова попыталась вести себя как корпорация. Отсюда переговоры с Западом, Киевом, обращение о непроведении Референдума (после Крыма и Прямой Линии лидеры донбасского восстания были уверены, что речь идет о тактическом ходе Лидера Русской Весны) и неуклонный рост числа жертв карательных операций Киева. Путина будто подменили. Опять всплыл Сурков, началась истерия против ввода войск, все было брошено на то, чтобы договориться с Западом по Крыму ценой существенных уступок на Донбассе. Снова Путин оказался между двух стен, причем на этот раз от левой стены двинувшись к правой.

Но ситуация зашла уже слишком далеко и с Украиной, и с Западом, и населением России, и главное - с Крымом. Если Европа еще готова была договариваться, то США стояли жестко, ведь переворот в Киеве был задуман и осуществлен для одной цели: для демонтажа корпорации Россия, которая в глазах гегемонии стала все больше напоминать цивилизацию Россия. Крым не мог быть воссоединен корпорацией. Это зримое доказательство того, что ее границы преодолены и мы имеем дело с чем-то большим, нежели межкорпоративная конкуренция. Сам переворот на Майдане был прямым ударом по России и по Путину. А его ответ с Крымом только закрепил у американцев представление, что они верно разгадали «евразийскую» сущность. Но Путин, вернувшись к цезаризму и его граничным условиям (стенам), вновь стал вести себя в парадигме цезаризма. В этой парадигме принять цивилизационное Решение невозможно, здесь доминирует реализм и практицизм. Энергетические договора с Европой и задача избежать войны цивилизаций становятся приоритетами. Даже в том случае, если приходится иметь дело с обезумевшими либеральными нацистами из Киева. Но Путин снова оказался запертым между «стенами». И левая стена опять стала непроницаемой.

Крым и Новороссия – новые измерения Русского Мира

Однако… за пределом этой стены, в поле хард-патриотизма произошла фиксация нового полюса. Территориально это русский Крым, который, пока он есть, не может дать ситуации вернуться к корпоративной конкуренции. США, заинтересованные в эскалации отношений, но в ведении войны с Россией чужими руками, и активно использующие шестую и пятую колонны в стратегиях сетевых войн, в Крыму видят потенциальный триггер для войны, если даже в Донбассе Россия отдаст все позиции. США начали демонтаж Путина и корпорации Россия не для того, чтобы оставлять Россию с Крымом. Поэтому все попытки вернуться к прежним форматам взаимодействия с Западом в духе transformismo в лице Вашингтона будут встречать железное неприятие. Запад уже считает, что Россия не корпорация, а варварская Империя, право на существование не имеющая и поставленная перед экзистенциальным вызовом, от которого ей увернуться не удастся. Крым – это печать цивилизации Россия. Воссоединение с ним возможно лишь в контексте воссоздания Большой России или Русского Мира. Пока он наш – это только так. Если мы его утратим, то мы утратим все.

Но помимо Крыма Русский Мир дал ясные ростки в ДНР и ЛНР и обрел свою персонификацию в фигуре Игоря Стрелкова. Стрелков стал именем для патриотизма в чистом виде, героем, которого так не хватало последним поколениям русских. И даже если слава Стрелкова основана на мифологизации, это означает лишь, что потребность в мифе стала неумолимой. И миф появился. Стрелков воплощает в себе цивилизацию Россия. Он защитник Русской Весны и Русского Мира. В нем мы видим фиксацию того пространства, которое находится за пределом цезаризма. Стрелков и другие герои Донбасса стали возможными и действительными благодаря тому, что сам Путин обозначил – пусть виртуально (хотя Крым отнюдь не виртуален!) – перспективу выхода за левую стену, то есть преодоление цезаризма. И несмотря на то, что позднейшие действия Путина снова вернулись к цезаристской парадигме, вся ситуация стала необратимой. Ни Запад, ни русские в самой России, ни геополитическая роль Крыма, ни санкции не позволят больше существовать России как корпорации. Чтобы отстоять себя, Россия должна полностью вступить в статус цивилизации. Но это значит, надо быть готовыми к войне. Полноценной и масштабной. Если корпорация живет в условиях конкуренции, то цивилизации должны быть готовы к войне.

Консервативная Революция

Но снова проблема: цивилизация Россия требует радикальной реформы той России, которая есть сейчас. Либеральный сегмент, шестая колонна, должен быть смещен к пятой, а институционализация евразийства и патриотизма должна быть проведена системно. По сути это означает Революцию. Консервативную Революцию. Цезаризм, реализм и технократизм здесь совершенно непригодны: они могут быть лишь попутчиками. Цивилизация Россия предполагает снос левой стены и установку правой стены в новой позиции – там, где кончается софт-консерватизм и начинается шестая колонна (гегемония, либералы). Если это не сделает, не сможет или не захочет Путин, это сделает кто-то еще. Все зависит от того, насколько глубоко Путин отождествился с цезаризмом и с transformismo. Ответ мы получим в свое время, которое можно оттянуть, но которого нельзя избежать – ведь Запад объявил нам войну именно как цивилизации и намерен вести ее самым серьезным (и современным) образом.

Теперь предположим другой сценарий. Если Путин примет решение вернуться к статусу корпорации, пойдя на существенные уступки Западу. На каких условиях Запад это примет? Его условия также будут радикальными (для этого вся история с Украиной и была задумана). Отказ от суверенности корпорации Россия: если корпорация, то уже не суверенная. Полная сдача Донбасса в составе унитарной Украины, а затем (вопреки обещаниям, Горбачеву и Януковичу тоже много что обещали) атака хунты на Крым и требование как минимум двойного управления, а затем и полной передачи Киеву контроля над ним. Перестановка левой стены в точку, где заканчивается софт-консерватизм и начинается шестая колонна, а правой стены – за пределы пятой. И самое главное: Путин на роль топ-менеджера такой несуверенной корпорации Россия уже не рассматривается. Все эти уступки должны иметь своей кульминацией передачу власти либеральному преемнику – например, тому же самому, но можно и какому-то другому.

Если Путина, выбравшегося за левую стену, представить себе можно, хотя и трудно, то Путина, находящегося в центре либерального порядка, вообще невозможно. Значит, сдача позиций в наших условиях предполагает добровольный уход Путина с поста президента и неизбежный развал самой России.

Суверенная цивилизация

Что получается в итоге? Ситуация в России строго критическая. Цезаризм полностью исчерпал потенциал своего колебания и нерешительности, transformismo зашло в тупик. Даже если никто не хочет перемен субъективно, они объективно неизбежны. В геополитической игре с Западом уклониться от ответа более невозможно: само уклонение будет ответом. Надежды на «хитрый план» - это иллюзии. Его просто не может быть. Хитрость - это цезаризм, технологическое симуляционное псевдорешение проблем, а на самом деле лишь их оттягивание. Путин категорически не готов к цивилизационной войне, а мира на достойных и приемлемых условиях ему никто не предлагает и не предложит.

Из такого анализа можно сделать множество различных выводов. Я предлагаю свой. Полюсом фиксации отныне должна быть зона патриотизма сама по себе. За Путина или против Путина - это отходит сейчас на второй план. Путин заново должен представить себя в истории. Его потенциал как центральной фигуры российского цезаризма исчерпан, равно как и сам цезаризм. Путин превратил Россию в суверенную корпорацию и сделал шаг к тому, чтобы сделать ее цивилизацией, вернее, восстановить ее статус цивилизации – мировой державы со своей идентичностью и системой ценностей. Но на этом первом шаге он застыл. И совершенно непонятно теперь как к нему и к этому застыванию относиться. Определять политическую позицию по отношению к такой драматической неопределенности, к чистому откладыванию и самодезавуированию неконструктивно. Это ничего не говорит никому о сущности того, что мы утверждаем и что отвергаем. Путин - это и Крым, и невведение войск в Новороссию. И цивилизация Россия, и технологический и двусмысленный цезаризм.

Сейчас важно другое - бросить все силы на борьбу за Русскую Цивилизацию, а это значит, за Новороссию, ДНР и ЛНР против карателей хунты и шестой колонны внутри России. Если для Путина правая стена непреодолима, это ужасно, это может кончиться катастрофой, но, в конце концов, это тоже судьба. А для нас этой стены нет вообще, а правая стоит там, где заканчивается любовь к России и Русской Цивилизации. Гегемония должна начинаться за пределами наших русских стен. Поэтому мировой капитализм и мировой Запад могут быть лишь вовне нас, и ни в коем случае не внутри. Это и есть суверенная цивилизация. Только такой должна быть Россия. Или с Путиным, или как получится.
источник: http://svpressa.ru/society/article/95167/